Тихонов уехал, а я снова остался предоставлен сам себе. Сказали — ждать вертушку попутную, значит, так и сделаю. Лучше лежа, наукой доказано, что именно в этом положении военнослужащий несет службу эффективнее всего.

Золотозубый мент появился совсем нежданно. Он ворвался в комнату и рявкнул:

— Что валяешься? Подъем, на большую землю полетим!

Слушать этого урода я не собирался, а потому продолжил лежать. Только спросил:

— С чего это? То служить отправляют, то назад тащат, да еще и мента прислали. Ты же сидеть должен.

— Ты, Панов, обвиняешься в массовом убийстве мирных граждан. Шестнадцать человек на твоей совести, а семнадцатый, гражданин Абдурахманов, вчера скончался от ран! Пожизненное тебе светит! — и он захохотал опереточным демоническим смехом.

— Бандиты эти граждане, — попытался объяснить я, но меня никто не слушал.

— Сознательные люди несли сдавать найденное оружие в милицию, о чем у каждого из них было в кармане заявление!

Удивиться, что за чушь он несет — меня весьма неласково дергали за ногу. Я открыл глаза. Золотозубого не было, зато присутствовал солдатик, который сообщал, что мне с вещами на выход — наш вертолет скоро готов будет.

Я схватил свои нехитрые пожитки и пошел искать наших. Они уже собрались в кучку у Ми-8. Знакомая машина, что сказать. Женя улыбнулась, Дегтярева просто кивнула, а заплаканная Фурцева, погруженная в свои мысли, похоже даже не заметила меня.

Пришли еще пассажиры, десять десантников под командой старшего сержанта. Эти быстро погрузились внутрь, переговариваясь между собой. На нас, понятное дело, пялились, вернее, на девчонок, но за погляд денег не берут. Я влез первым, и тут случился небольшой, но очень громкий инцидент: Фурцева закатила форменную истерику. Она схватилась обеими руками за что-то и изо всех сил кричала, что лететь не собирается. Ну, и всякое глупое попутно. Тоня пыталась ее уговорить, но это только придавало больше громкости воплям и рыданиям.

Десантники смотрели на это дело как на бесплатное развлечение. Временами даже посмеивались. А что, служба — дело скучное, а тут дамочка клоунаду устроила. Минут пять я терпел, потом вылез наружу. Надо было с этим спектаклем заканчивать.

Пыхтящая Тоня всё пыталась оторвать Фурцеву от вертолета, но безуспешно. Я осторожно похлопал ее по плечу. А то мало ли что, от избытка чувств в ухо двинет. Дергачева повернулась, зло спросила:

— Ну что?

— Давай грузиться. Пора заканчивать с этим. Ты или я?

— Сама, — вздохнула Тоня и, прицелившись, коротким замахом от всей души влепила истеричке пощечину, сначала с правой, а потом и с левой.

Мария опустила руки и снова заплакала:

— Мало на меня всего навалилось, так еще и бьете, — пожаловалась она окружающему миру, размазывая слезы по щекам.

— Поплакала? В вертолет, — рявкнула на нее Дегтярева. — Не заставляй других ждать нас.

Глава 7

— Ай, дарагой! Герой, просто герой!

На базе в Кандагаре нас встречала вся верхушка медроты — Горгадзе, Копец, Кубарев. Прямо на вертолетной площадке. Хоть и без оркестра, но встреча оказалась торжественной. Капитан сначала познакомился с женщинами, не просто пожал руку — перецеловал всех в щечку. Потом объявил нам благодарность. Не перед строем, но почти — посмотреть на «героев» вышло удивительно много народу — какие-то техники, водители, и прочие. Будто вертолет тут, как на северной вахте, раз в месяц прилетает.

— Представили тебя, Панов к Красной Звезде! А Тихонова — на Отвагу подали. Сорока на хвосте принесла. Майора вашего — вообще к «Знамени», подполковником станет!

— А ранение у Тихонова? — спросил я. — Там же по статуту…

— Зубы потерял? Контузия, мне доложили, была? В госпитале лечится? Вот тебе и ранение. Главное, чтобы бумаги правильно оформили, а там и чирей пойдет в дело, если грамотно описать.

Женщин увели заселяться. И не куда-нибудь в палатку, а в отдельный щитовой домик, да еще с кондеем, а я пошел сдавать автомат в оружейку. Только сначала каптерщик потребовал почистить АКСУ и это заняло прилично так времени. Ибо на меня с вопросами насел Капец.

— Что, страшно было?

Старший лейтенант выставил на стол фляжку с самогоном, высморкался в платок.

— Что-то ты плохо выглядишь, — заметил я, присмотревшись.

Толстяк прямо весь горел — красный, глаза слезятся.

— Да что-то с утра прямо ломит всего.

— Может тогда без этого? — я кивнул на фляжку, разбирая укорот. Руки помнят, любой, кто это дело разбирать-собирать учился, в норматив уложится даже будучи сильно пьяным. Порядок прост — отсоединил магазин, снял с предохранителя, щелкнул затвором. Ну а потом вытащил шомпол, отсоединил крышку ствольной коробки, и всё прочее. Спрашивается, зачем я это делал? Можно было тупо плюхнуть масла, а потом поелозить ветошью в стволе. Всё равно сдавать. А у калаша, даже если от нагара заклинило, достаточно ногой дернуть затвор — и дальше стреляй. Себестоимость автомата копеечная для государства, если что, старые переплавят, новые сделают. Но это считай — старая психология. Я теперь в армии и надо воспитывать в себе новый подход. Какой? Оружие — это, может, не святое, но где-то рядом. И жизнь спасает и уважение сослуживцев завоюет. Даже для врача. Конечно, старшина носом тыкать не будет, как новобранца, но я даже для себя почищу.

— Да не, надо выпить, — Капец хлебнул из фляжки, протянул ее мне. — Скоро обед, как раз и закусим. Сегодня борщ обещали.

Я сделал вид, что пью, начал чистить ствол.

— Если пневмония — сразу попрошусь в Кабул, — принялся рассказывать мне лейтенант свои планы. — Пару недель отлежусь. А ты за меня тут порулишь

Хорошо устроился…

— Тут часто бывают пневмонии?

— Обычное дело. Пустыня, резкий перепад температур. Днем жара, ночью дубак. Бойцы в дозорах снимают форму, цепляют бронник на голое тело. А тут раз, солнышко зашло, холодрыга. Не успеваем антибиотики завозить.

Капец посмотрел на мои кроссовки.

— Смотрю, ты уже прибарахлился. Тебе же еще не выдавали денежное довольствие?

— Трофеи на духах взяли. Твои помою, отдам.

— Красавчик. Еще и орден получишь.

— А знаешь какой ценой?

Рассказал лейтенанту, как добивал бородачей, стрелял в лошадь.

— Да… дела. Чем больше я тут сижу, — Капец опять прихлебнул из фляжки, понизил голос, — тем больше понимаю. Нихера нам тут не светит. Местные плодятся как мухи, двух убил — трое новых встали в строй. Да еще озлобленных, тут же кровная месть как на Кавказе. Границу с паками не перекрыть — горы. Значит оружие будет дофига и больше. Опять же американцы.

Этот разговор мне нравился все меньше и меньше. Как бы Капец не для Карамышева меня прощупывал. Сейчас ляпну чего — а там рапорт сразу. Ведет подрывные разговоры. Если ты параноик, это еще не значит, что за тобой не следят.

Я дочистил автомат, собрал.

— Ладно, потом поболтаем — на обед скоро. Схожу в оружейку, сдам.

— Не вздумай на развод в кроссовках! Кубарев на говно изойдет

В столовой уже шла раздача, я направился к нашему «медицинскому» столику. Опа! Все три «пустынные феи» были на месте — поглощали борщ. И рядом вся элита — Горгадзе возле Тони, Кубарев протирает ложечки салфетками для Фурцевой, а Женьку окучивает Бубнов. Что-то шепчет ей на ушко. Соревноваться с начальником эвакуационно-санитарного взвода мне будет сложновато. У него бицепс как у меня бедро. Ладно, что-нибудь придумаем.

— Андрей, я тебе местечко заняла! — Ким увидела меня, помахала ладошкой. Справа от девушки и правда был свободный стул с женской сумкой.

Предусмотрительная! Я пригляделся к дамам — накрасились почти как афганки. Оно и понятно — первый выход в кандагарский «свет».

Женя убрала сумку, я сел за стол. Дневальный принес мне борщ, хлеб, поставил компот из сухофруктов.

— А на второе что? — поинтересовался я у Бубнова.

— Сосиски с макаронами, — буркнул Петр.

— А мы конину попробовали, — повернулась к нам блондинка. — У тех афганцев… ну которые… помните? Вяленое мясо