— А как же…

Договорить мне не дали, Женя взяла дело в свои руки. В буквальном смысле. Оседлала меня и… ну поза амазонки это что-то с чем-то! Контроля нет, а вот новых ощущений — полно! Ким начала тихонько постанывать, все ускоряясь и ускоряясь.

— Но я ведь… — мозг не давал расслабиться, я цеплялся за прошлое, будто за спасительную нить

— Замолчи! — Женя легла на меня, не переставая двигаться. — Здесь никаких жен и мужей. Не беспокойся, я сама всё сделаю.

«Гори оно все синем пламенем», — подумал я, перестав сопротивляться.

Сладкая судорога настигла нас уже спустя минуту.

Когда я проснулся — Жени в палатке уже не было. Лишь кровать хранила ее запах. Заткнув трезвонящий будильник, я потянулся. Чувство стыда? Угрызения совести? Я прислушался к себе. Нет, ничего не екало внутри. Ночью у меня не секс был, и не измена. Реанимация. Именно так к этому и надо относиться. Взаимная реанимация двух молодых дураков с нестойкой психикой, что оказались в мясорубке афганской войны.

Я оделся, быстро ополоснулся. Быстро перекусил в только открывшейся столовой. И сразу помчался к госпитальным палаткам.

Эвакуация в Кабул раненых еще не началась, но все уже работали. Я в основном исполнял роль старшего куда пошлют. И даже не думал обижаться, и сам понимаю, что в военно-полевой хирургии я ни в зуб ногой.

Но потом Горгадзе выдернул меня для индивидуального задания.

— Пойдем, студент, на обход. Посмотрим, что там с подготовкой к эвакуации.

Я встал, одернул халат, двинулся к выходу.

— На исходную, — скомандовал капитан. — Что забыл?

— Фонендоскоп взял, — я даже провел руками по шее, проверить, не упал ли он случайно. — Ручка, — хлопнул рукой по нагрудному карману, — на месте.

— Ээээ, генацвале, а писать на чем собрался, умник? Дядя Шота напишет? Ты что, думаешь, я за тебя свою работу делать буду? Попал в рабство, терпи! Спросил, кто идет с нами? Если только мы вдвоем, кто будет давление измерять? Догадайся с одного раза.

Ну, фельдшера с тонометром и термометрами я и сам припряг. Это я для Горгадзе никто и звать меня никак, а для среднего и младшего персонала — вполне себе начальник.

Кто хоть день в стационаре работал, тот на обходе побывал. Обязательная процедура. Бывают они очень разными. И состав варьируется. Самый маленький состоит из одного человека, когда доктор из-за дефицита времени бежит по отделению, ненадолго останавливаясь возле проблемных пациентов. Потом — когда в компанию включают медсестру. Не реже раза в неделю в отделении делают обход с заведующим. Толпа увеличивается — тут уже и старшая медсестра, и процедурная, и санитарка, которая таскает стопку историй, чтобы можно было не отходя от кассы посмотреть анализы и назначения. Но это так, рутина.

А бывают обходы как стихийное бедствие. Особенно если это не простая больница, а клиническая. Тут уже попадаются профессора и даже академики со всякими членами-их-по-корреспондентам. Большой королевский выезд получается. Главный врач, начмеды, заведующий кафедрой, доценты, преподы, ординаторы, интерны… Больным от этой оравы толку никакого. Девяносто процентов присутствующих вообще не в курсе, кто тут и зачем. Заходит светило, за ним часть свиты просачивается — сколько в палату влезает. Как правило, лечащему врачу места не хватает. Докладывает заведующий, который знает сильно примерно. Академик слушает с царственным видом, иногда задает дежурный вопрос, как генерал у Гашека про отхожие места — и дальше.

У нас был скромный забег. Четверо. Я, Горгадзе, Бубнов и Кубарев. Зашли, фельдшер термометры рассовал по подмышкам, я меряю давление, Горгадзе смотрит, что и как. Кого-то я запомнил с сортировки, но большинство для меня были будто впервые увиденные. Половина, если не больше — с минно-взрывными травмами. Понятное дело, мины летали, склад с боеприпасами горел и взрывался, так что получите — осколки, контузии, тупые травмы, ЧМТ — и шок.

Я смотрел на это месиво, и мне даже стыдно стало, что я поперся к Грише звонить домой, а потом завалился спать. Когда они успели всё это обработать, зашить, перевязать, поставить кучу капельниц? Да, видел я все эти мероприятия на бегу, но только сейчас, собранные вместе в ожидании вертолетов, они придавили меня своей массой боли, крови и страданий. В скорой все фрагментарно. Да, бывают массовые аварии. Но война… Это другое.

Что удивило — никто не пытался даже что-то там уточнить по карте. Ампутация? Без вопросов. Первичная хирургическая обработка? Быстро и много. Нет времени. Как вопил один хирург, поссать некогда. И вот всё.

Здесь только живые, те, кого эвакуируют. На месте остаются две категории — зеленые метки и черные. Как в том циничном анекдоте, что в медицине есть только два состояния — фигня и песец. Первое лечить не надо, само пройдет, а второе смысла лечить уже нет.

Обгоревший Евстафьев остался на базе. Получил черную метку. Сколько ему ни капали, через катетер удалось получить миллилитров тридцать темной как деготь мочи. Почки работать перестали. Так что мучить парня бесполезным уже перелетом никто не стал. Дали наркотика по максимуму, извини, это все, что можем.

Ким, которая после недолгого сна в моей постели бегала как пчелка Майя, ничем своих эмоций не выдала. Так, перемигнулись тайком и профессия взяла верх над чувствами. Раненые стонут, перевязки делают… Процесс прет, короче.

Как гласит старинная армейская мудрость — чтобы солдат ничего не думал, надо чтобы он хотел только есть и спать. А для этого он должен вкалывать. Мне даже есть не хотелось — только лежать. Нет, на обед я ходил — это святое. Пропустить прием пищи на службе — никто не поймет. Есть и спать военнослужащий должен при любой возможности.

Вышел на улицу, глянул на село… Что за дурацкая песня? Весело рассказчику от того, что девки гуляют. Так не с тобой же. Я представил себе эти гуляния, плохо освещенное помещение… Прямо как у нас.

— Извините, — не поднимая головы, сказал я какому-то препятствию, внезапно возникшему на моем пути. — Задумался.

— Пойдем пообщаемся.

Ага, по классике, за пуговицу тащат. Я наконец посмотрел, в кого же я врезался. Бубнов. Ну, мимо такого попробуй пройти. Петр Петрович, судя по всему, давно промышлял на ниве тяжелой атлетики — фигура приземистая, почти квадратная, бедра как у меня талия, наверное. Но красив, зараза. Слегка цыганистая физиономия, жгущий брюнет, как говорила одна моя знакомая. И вообще, располагает к себе.

— Обязательно сейчас? — попытался я соскочить с темы общения. Мало того что устал как собака, так еще и жизненный опыт подсказывает, что такое начало разговора редко приводит к дискуссиям о творчестве Гюстава Флобера. Да и не читал я его.

— А когда? — искренне удивился Петя. — Завтра тебя в рейд пошлют, там тебя убьют, а разговор не состоится.

— Шутки у вас, — огрызнулся я. — Не очень смешные.

— Слушай, мы с тобой на брудершафт не пили, но можно на ты, когда не на службе. Усёк?

— Ага. Ну излагай, пока я живой.

К этому моменту мы удалились от стандартных путей перемещения в какой-то закуток между палатками. Короче, свидетелей вокруг нас не наблюдалось.

— Она моя! — сходу заявил Бубнов, кладя мне тяжелую руку на плечо.

— Без проблем, — тут же согласился я. — Если всё, пойду я. Реально задолбался, веришь? А о чем мы говорим?

— О новенькой, Ким.

Фигасе.

— А ее ты спросить не подумал? — произнес я, скидывая руку с плеча.

— Видел я, как ты вчера ее к себе в палатку поволок, шустрила. Я те твою красивую физиономию вмиг разобью.

Мне был продемонстрирован внушительный кулак.

— Чуешь, козел, чем пахнет?

— Военной прокуратурой?

— Ах ты сученыш!

Петя попытался схватить меня за отворот куртки. И тут вариант был только один. Бубнова я не перемахаю, надо переводить в партер. Я резко присел, кинулся в ноги. Подхватил лейтенанта под колени, уперся плечом изо всех сил. И таки свалил эту махину на землю. Петя попытался меня скинуть, но я навалился ему на голову, не давая вывернуться. Посыпался заковыристый мат, меня несколько раз ударили по корпусу. Но бить лежа — это еще та затея. Вес тела не вложишь, импульса нет. Главное, чтобы не скинул. И тут масса играла против лейтенанта. Он суетился, возился и быстро уставал. Минут пять мы поборолись, скинуть меня не получилось.