Посидели, поговорили, и вышли с Михайловым на улицу подышать свежим воздухом. А что, вечером вполне себе приятственно, уже не жарко и еще не холодно. Континентальный, чтоб его, климат.

— А ты же после института, как тебя в армию занесло? — зачем-то спросил я. Наверное, почувствовав родную душу, решил дать человеку выговориться. А то народу вокруг всегда до хрена, а поговорить толком не с кем.

— Это, блин, история, как из индийского кино. И то там пришлось бы сильно сокращать сценарий из-за преувеличений, — засмеялся он. — Институт у меня без кафедры, и был после выпуска выбора не было — только рядовым на полтора года. А куда денешься?

— Лучше чем два, но хуже чем ноль, — заметил я. Тут можно было и промолчать, но выпитый алкоголь давал себя знать.

— А призыву предшествовала насквозь романтическая история. Ромео и Джульетта в декорациях развитого социализма. Короче, папа-адмирал не очень хотел видеть свою единственную дочь рядом с еврейским выродком. Не тот жених оказался. Перед тобой единственный в мире представитель финско-еврейского населения.

— Да уж, что ни говори, редкое сочетание. А по профилю и не скажешь, — я пригляделся к носу старшины. Не, обычный шнобель, ничем не выделяется.

— Что там рожа, адмиралы, они такое на генетическом уровне чувствуют, — усмехнулся Игорь. — Так что со значком камээса-вольника меня отправили прямиком в ашхабадскую учебку с ВУС «командир отделения артразведки». Для справки — это, считай, смертники. Саперы и диверсанты нервно курят в сторонке. Но, говорят, наши устраивали гешефты даже в концлагере, так что я родную нацию не подвел и к концу учебки стал досрочно сержантом и вместо постижения науки воевать больше при штабе отирался. Как самого умного и сообразительного меня отправили в командировку в Термез. Попал на начало формирования двух батальонов охраны. Начинали вдвоем — я и начштаба в чине майора. И ящики с личными делами. Ну потом обросли народом, почти тысяча человек штата. Весело там было — охота, рыбалка, пьянки, стрельбы. Понравилось мне там — офигеть. Как родные все стали. Ну тут я расслабился и вписал себя замком в штат. Так и попал за речку.

— Охренеть, доброволец, получается?

— А ты думал, такие только в кино бывают? Четыре месяца, как говорится, не вынимая, по горам бегал, в рейды ходил. Пока в один прекрасный день не убило нашего секретчика, прапора. И тут наш еврейский или финский бог решил, что хватит уже. Всё дело в том, что батальон у нас отдельный, армейского подчинения, должность только через округ. А работа стоит! А пока там в Ташкенте до нашего рапорта руки дойдут, пока нужного человека найдут, да пришлют… Допуск в секретку только у начштаба и командира. Как думаешь, сильно им хотелось этим заниматься?

— Вы, сволочи, что, думаете, я за вас свою работу делать буду? — вспомнил я армейскую мудрость.

— В точку, — засмеялся Игорь. — Начштаба вдруг выяснил, что тот, с кем начинали, с ними и остался. Значит, и допуск есть. Ну и сразу: «Тащ старший сержант, ходь сюда, чего скажу». Я в отказ, да куда там. Если есть шанс не брать на себя ответственность, то его надо использовать. Так мне сразу дали старшину и ключ от секретки. И врио нач секретной части.

— В нашей стране нет ничего более постоянного, чем временные меры, — заметил я.

— Истину глаголешь! Но ладно, тут до дембеля всего ничего осталось, еще немного в госпитале покантуюсь, а там и домой пора собираться.

— Небось, богатств скопил немало? — полушутя спросил, но мне интересен был этот аспект.

— Давай завтра, там надо долго рассказывать.

Если дерьмо есть, то в него обязательно кто-нибудь влезет. Наверное, Мамедов наложил руку не на весь запас «Тонуса», хотя я ведь писал тогда большими буквами про первый класс опасности. Мне кажется, я знаю источник этой заразы — сраный ночной генерал-лейтенант Павлик Тимофеев. Видать, вращение счетчика в его глазах уничтожило остатки здравого смысла.

А случилось вот что. Прямо на смене упали одна за другой две медсестры хирургического отделения. Генерализованные судороги, проблемы с дыханием. Одну в итоге утащили в реанимацию.

Ой, что сейчас тут начнется! Я сразу включил аналогии со своей практикой в далеком будущем — что было бы при ненадлежащем хранении вещества первой группы опасности, приведшем к тяжелым последствиям. Прокуратура, наркоконтроль, департамент здравоохранения, росздравнадзор, роспотребнадзор. Эти сразу, по факту приезжают. А потом еще какие-нибудь деятели добавятся. И это не плановая проверка СЭС, с которыми всегда можно попробовать договориться. Драть будут жестко и временами с особым цинизмом. Отстранение от работы на время разборок главного врача, заведующего аптекой. Пипец, короче. И тут всё то же самое примерно, только все организации с добавлением слова «военная».

Или нет? Спустят всё на тормозах? На месте Мамедова я бы попытался сделать именно так. Типа — напились сами неизвестно чего, мы тут ни при чем. Цинично, но правильнее. Пострадавшим, которые, кстати, сами виноваты, от проверок легче не станет. Лечить их будут со всем старанием, потому что свои. А в таких случаях не смотрят, хороший ли человек, приятен ли в общении, и вообще. Главное — медик, значит, надо сделать всё возможное. Ему отдадут дефицитные лекарства, если будет стоять выбор, его анализы будут делать под особым контролем, и лучшие специалисты будут их консультировать. Сейчас это так. Благословенное время. Потом оно начнет сворачиваться, когда в профессию ринут козлы с кассовым аппаратом вместо сердца. Наверное, хорошо, что меня там уже нет. Или это я стал сентиментальным?

Конечно, я пошел и предложил свою помощь. Не сразу, после завтрака. Меня вежливо поблагодарили, ответили, что ситуация под контролем, всё будет хорошо. А что бы я сказал сотруднику сторонней организации, мальчику только после института? Да тоже вежливо послал бы. Так что я развернулся и пошел к себе, размышляя о бренности существования и феномене прапорщиков, которых, наверное, пора выделить в отдельный биологический вид. Может, взаимодействие со специфическим расположением звездочек на погонах приводит к непоправимым генетическим мутациям? Как у гайцов, к примеру.

Но долго философствовать мне не дали. Дернули к особисту Каверзневу. Теперь провожатые были не нужны, сам добрался по знакомой дорожке. Он мне даже чай предложил! С настоящими конфетами! Да уж, с этого момента надо быть осторожнее. И правда, началось: кто послал разбирать лекарства, кто там был, что говорил, а вот это, а то? Да чтоб ты сгорел, опричник хренов, со своими конфетами!

Дальше началось более интересное. А что делал прапорщик Тимофеев? Не выносил ли лекарства? Не предлагал ли похитить? А вообще, как себя вел? И вопросов таких десятки, с повторами и новыми формулировками. Всё в лучших традициях. Достало меня всё это довольно быстро. Павлика я не сдавал, понимая, что если я хоть намекну на это, сразу начнется новый вал вопросов из серии «почему не сообщил о преступном замысле?».

— Андрей Никитович, давайте прервемся на сегодня, — попросил я его. — Устал, нет сил просто. Хотите, завтра продолжим?

— Нет, не надо, будем считать, что закончили. Я вашей вины в досадном инциденте не вижу, хотя Тимофеев практически с порога начал обвинять вас в предложениях реализовать медикаменты на рынке.

Вот же сука! Досадный инцидент, значит.

— Ага, прямо в больничной пижаме, разложил бы товар и начал зазывать «А кому лекарства ворованные по дешевке?!». Его совесть, пусть говорит что хочет.

Каверзнев слегка удивленно хмыкнул. Он что, надеялся, что я куплюсь на такой примитивный развод? Или тоже устал от этих разборок?

— Кстати, поздравляю вас с наградой, Андрей Николаевич, — сказал он, прощаясь. — Когда я узнал обстоятельства, был удивлен. Такое хладнокровие! Всего вам хорошего.

И тебе не хворать. Лучше бы дембель мой торопил, а не с наградами поздравлял. И ведь не сказал ничего, гад. Наверное, ждал, что я просить начну, и тогда он торговлю устроит. Вот же люди, а?